Энтузиазм нового командира передался его предшественнику.

— Заминируем подступы вдоль колючки! Мин полно! — предложил Кучаев. Но, подумав, отказался от своей идеи:

— Нельзя, скот забредет, да и пастухи…

Раз на объект наведался подполковник Дронов и остался весьма доволен.

— Грамотно распределили силы, одобряю! — вынес резолюцию Гоблин по окончании осмотра. — Учли особенности местности… Чувствуется афганский опыт! — Подполковник дул на горячий чай, поданный женой лейтенанта Кучаева. — Я, к сожалению, не смогу уделять вам должного внимания.

Буквально разрываюсь на части. Обстановка будь здоров!..

Экстремисты рвутся к оружию. Есть сведения, что «всадники» планируют провести террористические акции против партийных и государственных руководителей области. Будьте начеку! — посуровел подполковник. Усики его, обмоченные в чае, топорщились, как иглы ежа. — Посторонних на объект не допускать, с местным населением контакты прекратить! Вам, Рогожин, выношу благодарность за отличную организацию боевого охранения…

Святой поднялся и начал было чеканить уставную формулу, но Дронов остановил его:

— И строго предупреждаю: не дай вам бог повторить нарушение приказа!

— Вы о чем, товарищ подполковник?

— О вашей партизанщине на городской улице. Устроили избиение мирных граждан, глумление, понимаешь, над местным населением… Милиция боялась подъехать. Начальник областного УВД на совещании так и сказал: «Стоило спецназовцам войти в город, как они открыли пулеметный огонь!»

Тут не выдержала жена Кучаева, которая до этого молчаливо обслуживала офицеров.

— Проститут этот начальник! Мафией купленный! — выпалила она.

Дронов от неожиданности вздрогнул и поперхнулся чаем.

Святой не упустил случая двинуть его кулаком по спине.

— Полегчало, товарищ подполковник? — как можно участливее спросил он и, не дождавшись ответа от захлебывающегося кашлем Гоблина, повторил удар.

— Его мильтоны перед обкомом демонстрацию женщин-узбечек расстреляли, сбивчиво говорила женщина. — Его первого у канавы поставить надо и пулю в затылок…

— Кровожадная у вас жена! — просипел Дронов, согнувшись над столом и вытирая тыльной стороной ладони выступившие слезы.

— Нервная! — извинился Кучаев и стал легонько теснить супругу к двери.

Она отталкивала мужа, продолжая поносить продажную власть, местных националистов, эту проклятую дыру, куда их запихнули оберегать груду металлолома и тонны боеприпасов, не израсходованных на последней, как всем думалось, большой войне России.

Беседа с личным составом у Дронова не получилась. Караул поднял тревогу, заметив подозрительные передвижения среди окрестных холмов, и Кучаев с солдатами побежал проверять склады.

— Товарищ подполковник, как там наш батальон? — приоткрыв дверь «УАЗа» перед Дроновым, спросил Святой. — Комбат не приезжает, ротный тоже…

— У них своих забот по горло. Батальон рассредоточили по области. Остальные — кто где… Поранили комбата, — нехотя, словно это была страшная тайна, сказал Дронов, занося ногу на подножку «УАЗа».

— Постойте! — Святой толкнул дверь, отчего та ударила Дронова по колену. — Что же вы не говорили?

Подполковник скривился и потирал ушибленное место.

— Расстраивать не хотел.

— Тяжелое ранение?

— Черепно-мозговая травма. Орлов уговаривал толпу разойтись. Щегол молодой его сзади чем-то шандарахнул…

Ваши парня до комендатуры не довезли. В рапорте написали, что убежал. Прибили, наверное! Ты как считаешь, лейтенант?

Святой не ответил. Его бесил ровный, бесстрастный тон говорившего, без намека на сочувствие или сострадание к раненому комбату.

«Кабинетный хлюст этот Дронов, — рассуждал Святой на обратном пути. Люди для него — что оловянные солдатики. Свернули шею, и ладно. Другого поставим, целенького…»

Остывающее вечернее небо нависало над неровной линией горизонта. Беззвучно, как тени, пролетали припозднившиеся птицы. У казарм переругивались солдаты: недавно кончилась вечерняя поверка.

— Все спокойно, — встретил Святого лейтенант Кучаев. — Беженцы прибились.

Он сидел на ступеньках деревянной лесенки, которая вела в его семейный «шалаш». Свет фонаря искажал мальчишечьи черты лица лейтенанта.

— Трое мужиков, дети, женщины. Из Оша бежали или из пригородов, турки-месхетинцы. Их тоже, оказывается, киргизы режут. Заблудились в степи. Просятся возле нас переночевать. Но ведь подполковник запретил гражданских к складам подпускать? — задал Кучаев риторический вопрос.

— Где они? — спросил Святой.

— Табором у второго поста стоят. Смотри, вон костер развели…

Оранжевый лепесток огня колыхался в темноте, высвечивая фигуры сидящих вокруг него людей. Веками слабые и гонимые искали защиты у сильных, отдаваясь под их покровительство и надеясь на милосердие. Цивилизация и социализм ничего не изменили и были пустым звуком для людей, бросивших все ради спасения жизни. Реальностью были солдаты, колючая проволока вместо крепостных стен, добрая воля командира, способная защитить от волков в человечьем обличье, подарить хотя бы одну спокойную ночь, когда можно смотреть на звезды, не опасаясь, что холодная сталь ножа полоснет по горлу.

— Послать бойца — пусть сворачивают манатки? — осведомился Кучаев. Ему хотелось к жене.

Он предвидел обычную порцию вечерних упреков, плача, своих утешений и заверений бросить эту чертову армию, переехать к маме в Саратов. Зато потом будут благодарные объятия и сладкий омут постели.

— Откроем ворота. Впустим беженцев на свободную площадку у заваленного бункера. Куда их гнать? — с неожиданной злостью сказал Святой. — Поставь себя на их место.

Драпал бы ты с супругой по степи, наткнулся на служивых, а они от ворот поворот. Спасение утопающих, мол, дело рук самих утопающих: мы солдаты, у нас приказ! Мерзко, Кучаев!

Глядя на старшего по званию снизу вверх, лейтенант отодвинулся в тень, куда не доходил свет фонаря, и плаксивым голосом несправедливо обиженного ребенка заскулил:

— Ну что вы меня все поучаете! Жена пилит: «Ты не мужик, а тряпка! Место под солнцем для семьи найти не можешь. Сгноишь меня по гарнизонам», передразнил он супругу. — Ты благородству учишь! Хорошо, я пойду в казарму! Беженцев к себе пущу! Нормально? Доволен? Капаете на мозги! Застрелиться можно! Училище закончил. Думал, делом заниматься буду, а тут как пса на цепь посадили… — выталкивал из себя отрывистые фразы усталый лейтенант.

«Сейчас того и гляди расплачется. Мальчишка ведь совсем еще», — подумал Святой.

— Иди к жене! Я распоряжусь. А лучше посиди покури.

Женщины могут простить измену, но слабость никогда!